Долгое падение (A Long Way Down). 2014. реж.Паскаль Шомель
Что такое неудавшийся суицид? Это — парасуицид. Что такое неудавшийся парасуицид? Это — жизнь. Но если оставить шутки в стороне, то проблема в ленте поднимается очень серьёзная и актуальная для современного мира, а вот решение проблемы оказывается мелодраматическим кефиром. Здесь есть всё для фильма, который достаточно плох, чтобы его вообще не смотреть, и недостаточно хорош, чтобы его пересматривать.
У нас имеется: угасающая звезда как в жизни, так и в ленте Мартин Шарп (Пирс Броснан); восходящая звезда телесериалов и проходных фильмов Аарон Пол, играющий Джей-Джея; очаровательная актриса Имоджен Путс, играющая Джесс — более очаровательная, чем актриса; и совершенно неприметный и чуть ли не второстепенный персонаж мать-одиночка Морин (Тони Коллетт). Более того у нас есть: адаптация популярного романа-бестселлера, рассчитанного одинаково на подростков и тех, кому «чуть-чуть за», совершенно бессовестный хеппи-энд (не торт не Тарантино и уж тем более не Мартин Скорсезе). И конечно — День св. Валентина — то есть праздник любви, отчеканенный в звонкой монете.
Психиатр Ирвин Ялом предупреждает
Многие отчаявшиеся люди видят в смерти некое волшебное место отдохновения. Но смерть – не состояние покоя и не место, где жизнь продолжается без боли.
Картина распадается на части из-за того, что четыре разных судьбы насильно волей случая переплетаются в одном и том же месте с одной целью — свести счёты с жизнью. Разные истории, разные поводы — у кого-то более серьёзные, у кого-то менее. Кого-то всё достало, у кого-то нервный срыв, а кто-то просто потерял себя. Но эти истории не самостоятельны, а будучи свалены в кучу смотрятся не органично. Можно сосредоточиться на одном герое, на романтической истории двух влюблённых, может быть на противостоянии и борьбе, на конфликте нескольких героев. Но с трудом на том, как из четырёх отрезков строят круг. Именно поэтому из всех историй самая яркая и запоминающаяся — это романтическая линия между Джей-Джеем (Аарон Пол) и Джесс (Имоджен Путс).
После встречи на крыше наши герои решают заключить «пакт» — соглашение, запрещающее совершать самоубийство до Дня св.Валентина. Может быть, таким образом вместе им удастся справиться с проблемами? Во всяком случае, им удаётся справиться с одиночеством и найти людей, хотя бы приблизительно понимающих их состояние, то есть разрушить стену непонимания, стать услышанными. С этого момента герои отправляются в символическое путешествие, которое должно изменить их самих и их жизнь.
Это «приключение» соответствует классическому «изгнанию» в цепочке изгнание-инициация-возвращение: в ранних обществах человеку нужно было пройти обряд изгнания и покинуть привычное место жительства и окружение для того, чтобы приступить к болезненному и тяжёлому ритуалу инициации — вхождения во взрослую жизнь, осознания самого себя как полноправного члена общины, вступления в действительное, а не юридическое-номинальное совершеннолетие. Так как в современном мире подобные практики уже утрачены, то у некоторых людей возникает в какой-то степени самопроизвольная, в какой-то степени закономерная потребность в подобном опыте — опыте очищения и взросления через страдание.
В ходе путешествия герои не только учатся жить и быть живыми, осознают себя как мыслящих и чувствующих существ, но и приучаются к солидарности, помощи ближнему, сочувствию. Насколько я эгоистичен и зациклен только на своих проблемах, ровно настолько я отделён от других людей, а следовательно изолирован и несчастен. Им приходится отказаться от неверных установок (многие из которых, вероятно, были реакциями защиты: например, бунтующим и провокационным поведением Джесс пытается привлечь к себе внимание окружающих, чтобы заменить нехватку родительского тепла и любви, и замаскировать боль от утраты сестры) для того, чтобы получить нечто большее — любовь и сопричастность, шанс начать всё с чистого листа.
Этот фильм можно рекомендовать людям, которых часто посещают мысли о смерти, но всё-таки с оговорками. Здесь нет очищающего момента. Нет истории о том, к каким печальным последствиям приводят неудачные попытки самоубийства. «Мораль басни» такова, что нужно просто найти настолько же сумасшедших людей, как ты сам или ещё лучше закрутить роман — но если бы всё было так — как бы было хорошо? Однако любовь — не панацея. А в некоторых случаях и совсем наоборот — неудавшаяся личная жизнь может служить одним из поводов для деструктивного поведения.
Фильм пытается с иронией подойти к очень тяжёлой теме, в итоге получается, что ирония неуместна, а серьёзный вопрос — остаётся серьёзным вопросом, требующим обстоятельного разбора.
Лев Толстой в «Исповеди» описывает переломный этап своей жизни, размышляя о смысле жизни, и о желании добровольно из неё уйти
Ведь в самом деле, что же такое мы, убежденные в необходимости самоубийства и не решающиеся совершить его, как не самые слабые, непоследовательные и, говоря попросту, глупые люди, носящиеся с своею глупостью, как дурак с писаной торбой?
Я устал пытаться меняться, не зная как. Потому что не важно, как сильно я меняюсь — я остаюсь наедине с собой» — говорит Джей-Джей (Аарон Пол), находясь на краю крыши. Изнутри ситуация кажется патовой.
По данным ВОЗ каждые 40 секунд на планете совершается самоубийство.Депрессивные расстройства также приобретают характер пандемии. По разным подсчётам около миллиарда людей на планете всё ещё страдают от голода, огромная часть населения живёт на пороге нищеты, в то время как развитым странам более или менее удалось удовлетворить основные человеческие потребности — проблема бессмысленности жизни становится всё более и более очевидной в буржуазном обществе. Если в эпоху Романтизма от «мировой скорби» (нем. Weltschmerz) страдало по большей части высшее общество и наиболее духовно развитые его представители, то в современном мире ощущение душевного вакуума знакомо чуть ли ни каждому. Неслучайно в последнее время возрос спрос на религиозный, мистический и спиритический опыт, открывший двери для различного рода шарлатанов и мошенников. Неслучайно люди толпами бегут к психоаналитикам за современным вариантом индульгенции или рецептом на антидепрессанты. Подсчитано, что в США каждый год от препаратов, отпускаемых по рецепту, умирают 200 тысяч человек, что сопоставимо с жертвами на дорогах. Согласно данным New York Times, более 30 миллионов американцев в настоящее время принимают антидепрессанты.
Виктор Франкл — знаменитый психолог и психиатр, переживший ужасы концлагеря, — в работе «Страдание от бессмысленности жизни» описывает типичную для буржуазного общества проблему отчуждения людей, воспринимаемую как острое и болезненное чувство бессмысленности
Фрейдовские времена подавления сексуальности уже миновали. Наступила эпоха экзистенциальной фрустрации, разочарования в жизни. Если современники Адлера страдали от комплекса неполноценности, то в наши дни людей томит чувство внутренней опустошённости, которое возникает из-за экзистенциального вакуума — ощущения абсолютной бессмысленности жизни. Если бы меня спросили, почему у людей возникает чувство внутренней опустошённости, я бы ответил так: животные инстинкты не подсказывают человеку, что ему нужно, и традиции предков уже не учат его тому, что он должен делать. И вот, не зная, что ему нужно и как ему следует жить, человек зачастую не может понять, чего он, собственно, хочет. А значит, он либо хочет делать только то, что делают другие, либо сам делает только то, чего хотят — причём хотят от него — другие. В первом случае человек становится конформистом, во втором — жертвой тоталитаризма.
Итак, на одном полюсе у нас — бедность, нужда и рабский труд. На другом — достаток, но ещё апатия и скука, психические расстройства. С одного фланга — угроза «стать никем», быть неудачником, «аутсайдером» или банально — нищим и голодным. Убегая от этой напасти, мы попадаем в ловушку массового общества, обесценивающего личность, превращающего человека в робота, «кожаную куклу». С другого фланга — побег от самого себя, забвение в личности сильного Другого: вождя, партии, коллектива, близкого человека. Либо бездумное общество конформизма, в котором все попытки выделиться или обрести собственную индивидуальность уже предусмотрены логикой капиталистической системы и встраиваются в рыночные взаимоотношения; любой бунт обречён быть кооптирован и выхолощен, стать лишь новым спектаклем. Либо тоталитарный фетишизм фашизма и суровый «реальный социализм». Либо все равны, как безликие винтики, как овцы, поставляющие шерсть и мясо. Либо все равны, как рабы одного хозяина. Либо все равны в нищете. Тяжёлый выбор, якобы иллюстрирующий «банкротство Просвещения». (В действительности иллюстрирующий глубокий упадок левой идеи как таковой, отсутствие теоретической базы и практического опыта, адекватных нынешнему состоянию неолиберального капитализма. Если окажутся правдивыми мечты и предвосхищения т.н. «правого поворота» и «неоконсервативной революции» в Латинской Америке, особенно после свержения псевдосоциалистических режимов, Европе, Турции и некоторых азиатских странах, и даже США, то ситуация может стать куда более трагичной). Нынешний порядок мы можем воспринимать, как антитезис «реального социализма» Восточного Блока, реакцию как на ортодоксальный марксизм-ленинизм (выродившийся в бюрократический супер-этатизм), так и студенческие волнения и выступления «новых левых» в конце шестидесятых годов XX века. Возможно, спираль истории действительно синтезирует отрицание отрицания в виде нового мирового устройства? А может быть, капитализм ещё невообразимо долго останется на сцене истории?
Ги Дебор в эпохальном труде «Общество спектакля» предостерегает от клише-стремлений «быть самим собой» и «обрести свою индивидуальность». Фарс этих рекламных наживок разрушается тривиальным соображением: кто уникален, если все уникальны?
В тот момент, когда массы начинают стремиться к необычности, отклонению от нормы, само отклонение становится нормой.
Однако если ставить вопрос таким образом, как это и делали «новые левые», то почему они оказались в тупике? И почему капитализм оказался настолько живуч, несмотря на очевидное несчастье большинства людей и хронический кризис? Социолог Иммануил Валлерстайн (И. Валлерстайн «Исторический капитализм». М. 2008 г.) пишет, что современный мир находится в «точке бифуркации», то есть в таком подвешенном и неустойчивом состоянии, которое на практике титанически тяжело рассчитать и подвергнуть стройному теоретическому прогнозированию, что «капиталистическая мир-система» подходит к завершению очередного цикла экономической и военной гегемонии (мировой гегемон в лице США должен уступить место либо новому гегемону, либо новому порядку), и что решающие значение будут иметь конкретные политические действия. Верить или нет этому эсхатологическому прогнозу?
Данная лента далека от ответов на подобные вопросы, она не может ни в полной мере отобразить тот ужас, который испытывает человек в современном мире, осознавая своё одиночество и ничтожность, ни подсказать нам что же делать. Что делать?.. Два небольших, но глубоких сочинения Льва Толстого «О жизни» и «Исповедь» дадут более полную картину ситуации, в которой оказались герои ленты, и с лихвой заменят с десяток подобных конвейерных фильмов. «Долгое падение» является примером того, как верный позыв тоски, ощущаемой отдельными людьми, способными стать носителями нового общества, обращается в ничто. Искреннее чувство направляется не на трансформацию личности и устранение причин, вызывающих тоску, а на примирение с действительностью. Это поражение или отступление? Можно ли проиграть в битве, если не знаешь с кем и чем сражаешься? Можно ли отступить, если отступать некуда? Герои проходят полный путь конформистского принятия себя и мира в котором они живут. Не имея возможности изменить ситуацию, нам остаётся только смириться.
Но кто вправе осуждать?
Мы имеем право по совести судить лишь о том, что прочувствовали сами. Иоганн Вольфганг Гёте «Страдания юного Вертера»