Искушение

Дождь рассыпался по улице градом бусин, соскочивших с невидимых оборвавшихся нитей. Под натиском ливня город расплывался: серые и жёлтые стены домов напоминали плавленый сыр. Зловонная масса воды стекала по стенам, перемешиваясь с ними и становясь вязкой, грязной, чёрной. Ветер завывал в подворотне, улицы были пусты, кое-где подбитым красным оком мигал светофор. Ночь ставит перед человеком вопросы, о которых он не хотел думать днём. И тому, кто бежит от себя днём – не убежать от себя ночью. Маленькие тайны и большие секреты принимают силуэты теней на стенах и потолке, в комнате становится душно, а приближающееся утро невыносимо давит тем сильнее, чем ближе подходишь к ответам. Как солнечный диск, ответ всегда только маячит на горизонте. В подобные ночи становится ясно, что солнце уже не выйдет из-за туч, и тем более его не найти в четырёх стенах.

Несколько пройденных под холодным и склизким ноябрьским дождём кварталов должны вернуть умение радоваться мелочам. Но расчёт подвёл. Идти было уже невозможно: ноги увязали в лужах, дождь раздражал, становилось зябко. Неподалёку был бар, там всегда можно переждать ненастную ночь, которая одинаково гонит прочь и с улицы, и из конуры. Типичная серая забегаловка, наполненная всяким сбродом, для тех, кто не может найти себе места. Лучше даже не смотреть на людей и не разбираться, кто есть кто, хотя некоторые лица кажутся знакомыми – наверное местные. Любопытство улетучивается первым, особенно если тонешь в самом себе. Выпивка подводит итоговую черту под этой ночью, и становится ясно, что даже спустя годы ничего не меняется: ты остаёшься собой. Но что-то, невыразимое словами, пожирает тебя изнутри. Ты отринул самого себя, всеми силами пытался забыть, что существуешь – но теперь даже больше являешься собой, чем когда-либо. И впереди ещё тысячи подобных ночей, разинувших бездонную пасть с гнилым запахом бездны. Сырых, зябких, пьяных, промозглых и одиноких.

Я сижу один. Слышно, как в углу кто-то плачет. Пьёт, скулит и ищет в телефоне номер, по которому не будет звонить. В другом углу молодая пара, смотрят друг на друга, никого и ничего не замечают, воркуют. Где-то позади меня, почти у входа, громко ругаются два парня, дело идёт к драке. Я улыбаюсь, допиваю, и через плечо смотрю на них: один уже лежит на полу, второй ему отвешивает порцию угроз вперемешку с крепкой бранью. Когда склока утихает, небольшая компания, пьяные, помогают невезучему подняться. Поодаль одинокая девушка кого-то ждёт и посматривает то на выход, то на часы, вроде симпатичная. Гул утихает, и новая доза яда растапливает время. Кажется, что рассвет не наступит. Сознание прыгает и разрывается на лоскутья, всплывают картины из прошлого, забытые мечты, вереница лиц встаёт перед глазами. Хочется раствориться. Люди с задворок памяти накладываются на реальных людей, окружающих меня сейчас: знакомые голоса и черты, будто те же повадки. Но это миражи, память держит в себе всё и ничего не отпускает, нужен лишь подходящий момент, чтобы мир прошлого – потусторонний и призрачный – вырвался в мир реальный. Становится душно, хочется курить.

Проходит час, два, три. Я впадаю в дремоту, одёргиваюсь и вижу, что все ушли, кроме бармена. Девушка, смотревшая на часы и ждавшая кого-то, ушла больше часа назад, я не запомнил её. Да и зачем? Теперь мир не серый, а раньше таким был. Бывали дни чёрные и тёмные от тоски, были и другие, словно в красной пелене – от ненависти и злости. А сейчас я не могу определиться, полотно пространства разрывается и кровоточит временем, я потерялся. Но когда это чувство отступает, возвращается мысль, что нужно уходить. Я встаю, расплачиваюсь и направляюсь к выходу. Внезапно дверь распахивается, и в бар врывается девушка в красном плаще, её чёрные волосы промокли и потеряли форму. Она тяжело дышит, и зелёные глаза сверкают безумным блеском. Она подбегает к бармену и кричит, тяжело дыша: «Она ушла?! Она ушла?!». Бармен, видимо знавший обеих, ответил, что та девушка ушла около часа назад. Эта встреча-вихрь захватила моё внимание, и я замер, рассматривая ночного демона. Во всём её облике царствовала одержимость. Она была худа. Смотрела, как стреляла молниями. Каждое движение было одновременно и лёгким, и напряжённым. Так же быстро, как и влетела, она вышла, окинув меня взглядом, скользящим чуть выше моей головы. В этом взгляде надменность соединилась с интересом, и её аккуратный носик поморщился. Она практически убежала. Я задумался. Потом встрепенулся и пошёл под дождём вдоль мокрых улиц, покрытых жидкими бусинами, обратно в конуру. Ночь отступала, и кончались одна за другой сигареты. За окном стоял осенний мрак.

Много времени утекло. Наступило холодное лето. Лишь сейчас я снова оказался в том баре. Бармен сказал, как звали этого черногривого демона в красном: «Да, да. Её зовут Ия. Она здесь часто бывает. И подруга её тоже. Если с подругой целуются…». Я не расслышал. Выпил что-то, оставил немного чаевых. Неожиданно для себя самого я стал часто приходить в это место, хотелось увидеть её ещё раз. Обычно воспоминание сильнее реальности. Реальность ещё не успевает пройти через решето мысли, не может затеряться между ячейками памяти, и её действие не ощущается в полную силу. Но память, шутница, сглаживающая острые углы и прячущая режущие камни, искажает события, рисует их совсем иначе. Воспоминание о прошедшем имеет с будущим общую черту, обозначающую в воображении то, что невозможно в реальности. Мы мечтаем не только о будущем. И порой минувшее владеет нами сильнее грядущего. Жизнь в настоящем похожа на песок. Ты держишь его в руках, но он всегда предательски ускользает.

Тем сентябрьским вечером я будто чего-то ждал, но не хотел себе признаваться, в баре люди не задерживались, приходили и уходили. Это чувство обманчиво, никогда не сбывается и едко насмехается. Уже к ночи стало совсем пусто. Я погрузился в мысли, бармен наводил порядок. Из радио доносился голос блюзмена: «Never trust a woman». И тут зашла Ия, как и в тот раз, в красном. В рубиновом платье посреди тусклого света. Я почувствовал, как что-то перевернулось во мне, мои глаза независимо от моей воли впивались в неё. Чёрные пряди едва прикрывали нежную шею. Весь её облик горел в красном пламени платья: угольная ночь сливалась с гранатовым рассветом. Она поймала мой взгляд и вцепилась в него. Я чувствовал, что всё моё естество подчиняется огню, возникшему из темноты. Она села напротив меня. Мы смотрели друг на друга.

— Ия, — сказала она, в улыбке обнажая жемчужно-белый ряд зубов. — Что? — я сделал вид, что не расслышал. — Меня так зовут. И-я, — она произнесла по буквам. — Я уже видела тебя здесь. Ты всегда один. Угрюм. И всегда молчишь. — Ты меня не знаешь. — У меня другое чувство, — ответила она, улыбнувшись так, что от моего напускного безразличия не осталось и следа.

Мы ушли вместе. Когда мы выходили, бармен неодобрительно покачал головой, чтобы этот жест видел только я. Я не придал этому значения. Ведь чувствовал, что иначе быть не могло. Ночь, принадлежавшая двоим, пронеслась ураганом, соединившим землю и небо. Небеса обрушились на землю безумной тёмной пеленой, лавиной, а земля стремилась возвыситься до небес. Когда я закрывал глаза, то видел перед собой алое свечение, когда я их открывал – два зелёных огонька, сверкающие страстью и помешательством; я задыхался в чернейшем водопаде волос, в антрацитовых локонах. Имя страсти – Ия. Я жил в темноте до встречи с ней. В кромешной, ужасной и бесконечной ночи. Как крот предчувствовал, не зная для чего живу. Теперь я ослеп от пламени, от яркого и интенсивного, от обжигающего красного излучения. Я забыл обо всём, для меня мир умещался в двух буквах. Существовало только два цвета.

Огненная буря полыхала несколько месяцев. Времена, яркостью соперничающие с солнечным средиземноморским летом. Посреди беспроглядной осенней тьмы, под непрерывный стон ледяного дождя. Но этой ночью она не пришла, я не дождался и уснул. Звонок телефона разбудил меня, на том конце трубки Ия просила меня всё забыть, потому что она женится. Женится на той самой девушке из бара, которую я так и не смог вспомнить. Шутка? Розыгрыш? Я не мог понять, но только сейчас разрозненные моменты и обстоятельства нашей первой встречи сложились в цельную картину. Я ведь её ни о чём не спрашивал, она бы и не ответила. Я решил, что нужно подождать, чтобы разобраться. Время прошло, но я её больше не видел. На звонки она не отвечала. И в бар больше не приходила. Бармен смотрел на меня сочувствующее, видимо у меня всё было написано на лице, но он ничего не говорил. Я же снова и снова бродил по улицам, заглядывал в злачные места с тайной надеждой. Но всё было впустую. Пламя резко погасло, будто кто-то пролил тушь, мрак вернул свои владения. И ночь снова поглотила моё одиночество. Прощай, Ия.