Дисфория, страх, отчаяние

«Epistula non erubescit». Сicero, Epistulae ad familiares.

У каждого бывают мысли, составляющие глубинную сущность характера. От навязчивых мыслей лечат специалисты, но ведь все остальные случаи никто не регистрирует. Кто-то несмотря на все уверения окружающих не может принять свою внешность, кого-то беспокоит потенциальная неверность супруга, третий панически боится микробов, кто-то всё время забывает ключи… Проблема с этими мыслями в том, что сначала они приходят лишь изредка, время от времени. На выходных, в часы отдыха, в поездках на транспорте, в очередях. Они потихоньку капают в мозгу и ничем серьёзным не грозят тому, в чьей голове поселились. Потом начинают посещать чаще и чаще, уже через день, каждый день, каждый час. Уже не остаётся никаких других мыслей, кроме этих. Всё остальное неважно и теряет смысл. Нет ни кнопки выключения, ни кнопки перезагрузки. Можно развеяться, но это перестаёт помогать. Можно забыться, но лишь на короткое время. Можно отвлечься, но фоном играет одна и та же мелодия.

Они не хотят любви, а потом влюбляются так, что не получается разлюбить. Пытаются залить горькой, пытаются отогнать мысли работой, спортом, чем угодно, но не получается. Другие тоже страдают: кто от пьянства, кто от чрезмерного труда, кто от собственной лени. Эти не могут забыть прошлое, иные не видят будущего, кто-то живёт лишь одним днём и на большее не надеется. Кто-то годами умирает от болезней, а кто-то уходит в расцвете сил за считанные мгновения. Это не «они», это уже «мы». Каждый раз хочется закрыться, хочется не думать об этом, но не получается. Ты видишь нищего на улице: он беден, ободран, от него несёт перегаром за километр. Но что ты сделаешь, отдашь ему свою кровать? Или разделишь с ним его кусок хлеба? Если каждый сделает немного добра, то общая ноша станет легче. Но кто вообще хочет нести эту ношу? Разве кто-то просил? Ты должен удержать границы своего «Я», но в тот момент, когда тебе это окончательно удастся, – мир рухнет. Каких же чувств больше? И смешно, и жалко, и больно.

Нужно помочь себе своими собственными силами, но это невозможно. Нужно соединиться с другими людьми – но это невозможно. Нужно менять себя – но ты не изменишься кардинально. Что-то всё равно будет тебя грызть и пожирать изнутри. Та мысль, от которой ты отмахнулся: может быть, это будет мысль о том бездомном, который сегодня ночует под дождём и пьёт тормозную жидкость; может быть, это будет мысль об умерших, которых ты любил. Может быть, мысли о близких на войне или в больнице. А может быть, страх проснуться в полном одиночестве. Или сегодня ночью ты вспомнишь людей, которых предал. Или тех, кто предал тебя. Возможно, забытые лица начнут водить хоровод воспоминаний. И тебе уже никуда не деться. Ты один, а этих мыслей так много, что твоя голова трещит по швам. Они уже не умещаются там, а разгоняясь и разгоняясь, расширяют орбиту. Сейчас твоя голова взорвётся. Бум.

Нам нужно обезболивающее, сильное и на долгое время. Эта жизнь невыносима, но люди продолжают её жить, и продолжают рожать новых людей, обречённых на новые мучения. И нельзя сдаваться, нельзя отчаиваться, нельзя опускать руки. Какое напряжение нервов, столько сил, столько времени, и ради чего, какой конечный приз? Ты – это то, что ты сделал со своей жизнью, ты – это тот, кто шёл этот путь. Таков позитивный ответ. Ты стараешься зря и нужно прекращать бессмысленную борьбу – противоположное мнение. Ты почти ничего не знаешь о жизни, и не можешь ничего сделать, кроме как жить – ответ фаталистический. Взвешивая всё на весах, желая разобраться, начинаешь придумывать себе счастье. Такое место, куда бы можно было сбежать. Место, где нет борьбы. Где нет напрасных страданий, бессмысленного труда и унижений. Место, где нет времени.

Счастье – это когда целуешь её тонкие, белоснежные, гладкие ноги. Счастье – это когда она просит не останавливаться. Счастье – это когда её волосы пахнут сбывшимися мечтами, а губы на вкус как вишня. Когда всё это невозможно было и представить, одна мысль бросала в дрожь, и поэтому хотелось всеми силами отогнать её образ, но не получалось. Потому что и утром, и вечером она как будто что-то шептала на ухо, как будто звала начать новую жизнь. Протяни руку – и ты почувствуешь изгиб её тонкой лебединой шеи. Ты говоришь себе, что надо быть смелее. Потом ты думаешь, что мечта должна оставаться мечтой. Закрываешь глаза и ждёшь, когда она уйдёт. А она смеётся над тобой, что-то рассказывает. И вот вы уже вместе играете в шахматы, и, кажется, она выигрывает. Потом она садится на колени, и, улыбаясь, называет тебя глупым. Примеряет новое платье и, любуясь собой в зеркале, рассказывает что-то смешное. Но ты всё равно не слушаешь, а только смотришь. И что-то невыразимое происходит в душе, похожей на скомканный лист бумаги, который кто-то решил развернуть и прочитать. Но ведь там всё перечёркнуто. Нельзя ничего разобрать из написанного, потому что было слишком много тщетных попыток исправить положение.

Ты смотришь на неё и с ужасом, и с благоговением. Замирает сердце, в ушах стоит звон её голоса. Она прекрасна в этот момент, от неё веет летними цветами, свежестью свободных лугов, первыми ошибками и разочарованиями, первыми надеждами на счастье. Она окрашивает окружающее пространство своим присутствием, наполняет всё особенным смыслом. А внутри тебя что-то бьётся на части.

Иннокентий Богоборец