***

Однажды, будто весьма естественным, но для самого себя непонятным образом начинаешь с ненавистью смотреть на того человека, каким когда-то был. Ирония ситуации в том, что совершенно другим человеком не будешь никогда, потому что каждый раз исходишь из самого себя, отталкиваешься от того, кем был и кем являешься сейчас: жёлудь превращается в дуб. Это чувство отвращения, ненависти висит на шее мёртвым камнем, тащит ко дну. Оно, наконец, становится всепоглощающим и даже не отрицающим, а созидающим, хотя и в специфичном смысле: что можно создать из обломков, кроме груды мусора, бесполезного нагромождения, карикатуры на то, что когда-то было цельным зданием? Прежде, чем ломать и крушить, нужно иметь план будущей постройки и новые материалы, нужно много новых сил, которые так стремительно сгорают в бешенстве разрушителя.

Пока ты поглощён страстью, пока ты целиком Страсть, ты ничего не видишь и не понимаешь. Момент растягивается до бесконечности, миг упоения оказывается дороже благодати вечности. Но любой шторм стихает, оставляя после себя руины, и тогда приходит осознание, понимание страсти, которого не было и не могло быть раньше: ты отделяешься от этой страсти, от себя самого и с ужасом замечаешь, во что превратился, потакая себе во всём. Крик сдавливает горло. Знакомые места, привычный образ жизни, заученные до автоматизма действия, близкие люди, системы взглядов и бессистемные чувства, вспышки веры и бездна отчаяния – всё это приобретает невыносимо тяжёлый вес, так сильно прижимает к земле, что хочется спрятаться, скрыться в ночи, исчезнуть, провалиться под землю. Нужен свежий воздух, нужно стать кем-то другим, нужно родиться заново. Но непроглядная тьма сгущается и сгущается, грозовые тучи стягиваются над головой. Больше нечем дышать.

Партия проигрышная, это ясно любому, но то ли из чувства гордости, то ли из страха её нельзя прекратить: нужно непременно доиграть до конца, необходимо самому лично понять, что проиграл, положив последнюю карту. До кульминации ещё бродит в организме тот напиток, называемый азартом, вкусом к игре. Но, в конечном счёте, и этот мираж спадает. Гнетущее, болезненное чувство сковывает лёгкие. Должно набраться смелости и сказать: «Я проиграл, благодарю за партию». А ночью, непременно ночью, застрелиться. Утром не хватит смелости, на утро не останется уважения к себе. Утром надо будет снова садиться за игральный стол.

Можно убедить самого себя в том, что всё это просто игра фантазии, выдумки, раздражённые нервы. Можно с закрытыми глазами идти дальше, даже если упрешься в стену, ведь терять будто нечего? Сначала всё рушится, гремит, и от звона битого стекла стоит шум в ушах, потом же охватывает невыносимая пустота, атрофия чувств. Ты совершенно ничего не чувствуешь, кроме желания знать, что ещё живой, а вовсе не робот, не мыслящий автомат, машина для совершений однообразных и рутинных действий. Где-то в груди бьётся сердце, и ты знаешь, что это твоё сердце, но ты его не чувствуешь. Вкус к жизни приходит, только если не заострять внимание на ощущениях, а пить из бокала столько, сколько можешь, цепляясь за скоротечность момента. Есть и другой совет: наблюдать страдания, в несколько раз превосходящие собственные. Но этот совет не работает, если ты не можешь сочувствовать. Если ты не ценишь себя, ты не способен ценить вообще кого-либо. Если твоя жизнь для тебя самого – ломаный грош, то страдания других, мучительные и убийственные, наводят скуку. В крайнем случае – ужас и отвращение. Певцы «страдания ради страдания», страдания ради «роста личности» будто не учли того факта, что от непрерывной невыразимой муки – ты тупеешь. Как затупляется нож, как сбивается любой инструмент, срывается резьба. Невозможно ничего почувствовать, нельзя понять, что живёшь. Всё — страшный и длинный кошмар.

Иннокентий Богоборец